«Проводница предупредила про ночную посадку. Но никто не ожидал этого»: Россиянин рассказал про поездку
Южный летний зной давал о себе знать легким, но навязчивым удушьем, однако общая атмосфера вагона казалась обманчиво спокойной, не сулящей никаких потрясений.
Мой вагон не был переполнен, и поначалу это казалось вполне обыденным. Соседи по купе и проходу распределялись по разным направлениям: кто-то держал путь в столицу, кто-то – до Воронежа или Ростова. Наша проводница, дама лет пятидесяти, сдержанная и явно знающая свое дело, при посадке буднично проинформировала: в Туапсе предстоит ночная высадка и столь же массовая посадка новых пассажиров. Она рекомендовала морально подготовиться к неизбежному гаму и грохоту багажа.
Пассажиры отнеслись к предупреждению без лишних эмоций. Я, уютно устроившись на нижней полке и натянув маску для сна, уже почти задремала. Вагон дышал спокойствием: где-то похрапывали, где-то слышался приглушенный шепот, ничего не предвещало грядущего хаоса.
Впрочем, идиллия рухнула ровно в четыре утра. Сначала донесся невнятный гул, затем – резкий скрип открываемой двери. Громкие шаги, тяжелое пыхтение, возня с багажом – мгновенно стало ясно, что нагрянула не пара запоздалых путешественников, а целая орава. Тотчас же раздался властный женский голос, командующий «Быстрее!». Из темноты донеслось тоненькое детское: «Рюкзак забыли!», а мальчик лет девяти, кажется, потерянно бормотал в проходе, пытаясь понять, куда ему двигаться.
Приподнявшись на локте и сдернув маску, я смогла различить, что в вагон хлынула волна из примерно двадцати детей в возрасте от семи до двенадцати лет. Единственная сопровождающая их взрослая, казалось, была самой громкой из всех. Она зычным голосом зачитывала номера мест по какому-то списку, пока дети хаотично перемещались по проходу.
Почти весь вагон еще пребывал в объятиях сна. Теперь же люди начали пробуждаться: кто-то испуганно выглядывал из-под одеяла, кто-то отчаянно пытался игнорировать происходящее, но тщетно. С верхней полки раздался робкий, но настойчивый женский голос с просьбой соблюдать тишину. В ответ сопровождающая резко отрезала, что претензии не к ней, а к РЖД, которая, дескать, продала им билеты по всему вагону.
Проводница материализовалась почти мгновенно, и по ее лицу было видно, что подобный сценарий для нее не новость. Сдержанно, но непреклонно она поинтересовалась причиной шума. Сопровождающая тут же затараторила про двадцать измученных дорогой детей, которых срочно нужно расселить, и потребовала включить свет. Проводница же хладнокровно напомнила, что в вагоне сорок спящих пассажиров, наотрез отказалась включать освещение и потребовала немедленно навести тишину, пригрозив высадкой за нарушение порядка.
На возражения сопровождающей о «тяжелой доле детей» проводница лишь сухо отрезала: «Всем тяжело», и удалилась, оставив за собой шлейф невысказанного ультиматума.
Дети, впрочем, реагировали по-своему: часть из них, устав, покорно заползла на свои полки и накрылась простынями, но большинство продолжало галдеть, переговариваться и даже скакать. Один мальчик, не глядя, попытался приземлиться прямо на мою полку, явно не осознавая, что здесь уже кто-то лежит.
Я наблюдала за этим бедствием с полным ощущением безысходности. Сон стал недостижимой роскошью: хоть верхний свет и не горел, вагон заливался бледным светом уличных фонарей, а какофония звуков больше напоминала перрон в час пик, нежели спящий пассажирский состав. С разных концов вагона доносились возмущенные возгласы: кто-то жаловался, что рулон туалетной бумаги скатился под полку, кто-то ругался на пролитую воду. Вероятно, это были «местные» пассажиры, подсевшие в Сочи, которых шум вырвал из сна.
Проводница, словно тень, вновь скользнула по проходу, одаривая детей и их надзирательницу ледяными взглядами. Без единого повышения голоса она повторила свой ультиматум: немедленная тишина, или они все покинут поезд на ближайшей станции.
Сопровождающая, наконец, умолкла, но было уже поздно – сон безнадежно покинул весь вагон. Где-то зазвенели стаканы с чаем, вспыхнули экраны телефонов. Лишь к пяти утра детский десант более-менее угомонился. Когда первые лучи рассвета робко заглянули в окно, я все еще лежала с широко раскрытыми глазами, измученная, но так и не сумевшая уснуть.
Всю оставшуюся ночь меня не покидала одна навязчивая мысль: почему в нашей стране до сих пор не налажена система, позволяющая крупным детским группам приобретать целый вагон или, по крайней мере, его отдельную секцию? Какая целесообразность в том, чтобы распределять места для таких коллективов по всему плацкартному вагону, где каждый пассажир имеет свои, часто крайне важные, причины для спокойного ночного сна?
Ведь в одном пространстве оказываются и люди, спешащие на работу, и отправляющиеся в долгожданный отпуск, и едущие к семьям, и пожилые люди, нуждающиеся в особом покое, и матери с младенцами, и одинокие путешественницы, для которых сон в пути – это не роскошь, а насущная необходимость перед новым днем.
Путешествие в поезде всегда несет в себе некую двойственность: это и личное пространство, где можно уединиться, и одновременно общественное место, требующее взаимного уважения. Ночная посадка большой группы, особенно детей, накладывает особую ответственность на сопровождающих. Ожидание тишины и покоя в спальном вагоне – это не прихоть, а базовое условие для полноценного отдыха пассажиров. И когда это условие нарушается с таким шумом и пренебрежением, оно подрывает не только сон, но и само представление о комфорте и порядке в общественном транспорте.
Этот случай ярко продемонстрировал, как отсутствие элементарного контроля и уважения к окружающим может превратить обычную поездку в испытание на прочность для всех, кто оказался рядом.
Читайте также: